Мне трудно сказать, когда именно моя игра перестала быть игрой. Может быть, когда я понял, что могу стать владельцем лавки и что для ведения дела понадобятся деньги. И потом — соблазн испытать на практике так безупречно разработанный план. А что до преступности этого плана, так ведь это преступление против денег, не против людей. Никто не пострадает. Деньги застрахованы. Преступно было то, что касалось людей — Дэнни, Марулло. Если я это мог сделать, то кража — пустяки. К тому же все это на один раз. Больше это никогда не повторится. А вся подготовка, аксессуары, расчет времени — все было разработано до мельчайших деталей прежде, чем это перестало быть игрой. Мальчишка с пугачом вдруг ощутил в руке настоящее оружие.
Конечно, известный риск тут был, но ведь рискуешь и тогда, когда переходишь улицу или даже просто прогуливаешься под деревьями. Мне кажется, страха я не испытывал. Я его изжил в многочисленных репетициях, осталось только легкое волнение, похожее на то, что чувствует актер, стоя за кулисами в день премьеры. И как в настоящей, серьезной игре, все возможные осложнения были заранее учтены и предупреждены.
Против ожиданий, я спал очень крепко, без снов и даже проспал. Я рассчитывал провести предрассветный час в успокаивающем нервы раздумье. Однако, когда я раскрыл глаза, хвост коровы у озера был виден так ясно, что, должно быть, уже с полчаса как рассвело. Меня вдруг подбросило на кровати, словно взрывной волной. При таком пробуждении, бывает, все тело сводит судорога. Даже Мэри проснулась от толчка и спросила:
— Что случилось?
— Я проспал.
— Глупости. Еще рано.
— Нет, мой плюсквамперфектум. У меня сегодня гала-день. Страсть к бакалее овладела миром. А ты не вставай, пожалуйста.
— Тебе надо поплотнее позавтракать.
— А я знаешь что сделаю? Возьму в «Фок-мачте» кофе навынос и, как голодный волк, наброшусь на запасы Марулло.
— Обещаешь?
— Обещаю, мышка-норушка, а ты лежи и думай, как бы нам все-таки избавиться на эти два дня от наших обожаемых деток. Нам это просто необходимо. Серьезно.
— Я и сама знаю. Попробую еще подумать.
Я быстро оделся и ушел, не дав ей времени наградить меня еще какими-нибудь полезными советами насчет моего здоровья и благополучия.
Джой сидел в кафе и, увидев меня, приглашающим жестом хлопнул по соседнему табурету.
— Не могу, Морфи. Поздно. Анни, можешь отпустить мне кварту кофе в картонной посуде?
— Кварту — нет. Две пинты, если хочешь.
— Ничего. Это даже лучше.
Она налила кофе в два картонных стаканчика, закрыла их крышками и поставила в бумажный мешочек. Джой допил свой кофе и вышел вместе со мной.
— Вам сегодня придется служить обедню без епископа?
— Да, видно, так. Что вы скажете о вчерашних новостях?
— Все никак не переварю их.
— Говорил я вам, что чую неладное.
— Да, я об этом вспомнил, когда слушал радио. У вас тонкий нюх.
— Это профессиональное. Теперь Бейкер мог бы спокойно вернуться. Не знаю только, вернется ли.
— Бейкер?
— А вам ничего не приходит в голову? Я беспомощно поглядел на него.
— Чего-то я, видно, недодумываю, а чего, сам не знаю.
— Господи боже мой!
— Удивляетесь моей недогадливости?
— Вот именно. Закон клыков еще не отменен.
— Ах ты, господи! Видно, я очень многого не могу додумать. Между прочим, я забыл, вы, кажется, любите, чтоб и салат был и майонез?
— Да, и то и другое. — Он сорвал целлофановую обертку с пачки сигарет «Кэмел» и, скомкав ее, сунул в дверной замок.
— Ну, я пошел, — сказал я. — У нас сегодня объявлена распродажа чая. Предъявивший крышку от ящика получает в премию ребенка. Нет ли у вас знакомых дам?
— Есть, конечно, но едва ли они соблазнятся подобной премией. Не трудитесь приносить сандвичи, я сам зайду.
Он затворил дверь за собой, и я не услышал щелканья замка. Надеюсь, Джой никогда не узнает, что он был моим учителем, и превосходным учителем. Он не только изложил мне теорию, он подкрепил ее наглядным уроком и, сам того не ведая, расчистил мне путь.
Все специалисты, все, кто разбирается в таких вещах, утверждают, что только деньги делают деньги. Самый простой путь — всегда самый лучший. Вся сила моего плана заключается в его необыкновенной простоте. Но, наверно, он так и остался бы навсегда в моем воображении, если бы случайно Марулло не шагнул сослепу на край пропасти. Когда мне сделалось ясно, что я, может быть, стану владельцем лавки, — вот тогда и только тогда все мои фантазии обрели почву. У непосвященного мог бы возникнуть вопрос: если лавка будет моя, зачем же мне тогда деньги? Мистер Бейкер бы такого вопроса не задал, и Джой тоже, не говоря уже о Марулло. Иметь лавку, не имея капитала, — хуже, чем совсем не иметь лавки. Аппиева дорога банкротства окаймлена могилами необеспеченных предприятий. У меня там уже одна могилка есть. Самый глупый военачальник не бросит все свои силы на прорыв, зная, что у него нет ни резервов, ни минометов, ни подкреплений, а вот некоторые незадачливые дельцы именно так поступают. Правда, задний карман моих брюк оттопыривала объемистая пачка переписанных купюр — денег Мэри, но большая часть из них должна перейти в карман Марулло. И вот подойдет первое число следующего месяца. Оптовые фирмы не так уж рвутся предоставлять кредит предпринимателям, еще не успевшим себя зарекомендовать. Вот почему мне нужны будут деньги, те самые деньги, что сейчас дожидаются меня за тикающей стальной дверью. Как их добыть — задача, которая до сих пор решалась только в моих снах наяву, казалась теперь вполне разрешимой. Что грабеж — это преступление, смущало меня очень мало. Насчет Марулло моя совесть тоже была спокойна. Сейчас он жертва, но при других обстоятельствах сам не задумался бы так поступить. Только мысль о Дэнни тревожила меня, хоть я и знал наверняка, что песенка Дэнни все равно спета. Разве не служила мне полным оправданием неудавшаяся попытка мистера Бейкера сделать с ним то, что сделал я? И все-таки мысль о Дэнни была как открытая рана — открытая рана, боль которой превозмогаешь, когда победа близка. С этой раной мне теперь придется жить, но, может быть, со временем она зарубцуется или обрастет забвением, подобно тому как осколок снаряда обрастает хрящом.
Сейчас главное — деньги, а тут все подготовлено и выверено, как самый точный механизм.
Наука Морфи пошла мне впрок, я усвоил его правила и даже прибавил еще одно от себя. Первое: не иметь ничего порочащего в прошлом. За мной ничего и нет. Второе: никаких сообщников или доверенных. Об этом и речи быть не может. Третье: никаких дамочек. Из моих знакомых разве только Марджи Янг-Хант подходит под эту категорию, а я отнюдь не собираюсь пить шампанское из ее туфли. Четвертое: не козырять деньгами. Я и не намерен. Я буду тратить деньги понемногу, оплачивая ими счета поставщиков. Место для хранения я уже придумал. На дне коробки, где лежит моя шляпа храмовника, сделано возвышение из папье-маше, обтянутое бархатом, по размеру и форме моей головы. Я уже отделил его от дна и намазал края цементной пастой, чтобы потом мгновенно приклеить на прежнее место.
Затем — маска Микки-Мауса. Она закроет все лицо, так меня не узнают. Старый прорезиненный плащ Марулло — все эти бежевые плащи выглядят одинаково — и пара целлофановых перчаток, которые одним движением снимаются с руки. Маска была вырезана еще несколько дней назад, а коробка вместе с корнфлексом спущена в канализацию, куда впоследствии отправится и маска с перчатками. Старый «айвер-джонсон» с серебряной насечкой вычернен ламповой сажей, и в уборной стоит наготове банка со смазочным маслом, куда он будет засунут, а затем при удобном случае передан Стони.
Я прибавил еще одно заключительное правило: не жадничай. Не хватай слишком много и остерегайся крупных купюр. Шесть-десять тысяч, предпочтительно десятками и двадцатками, — вполне достаточно, и удобно хранить и тратить. Коробка от торта, что стоит на холодильнике, послужит подменной тарой; как только все будет закончено, она вернется на свое место, и в ней опять будет торт. Я пробовал изменять свой голос с помощью чревовещательной трубки Аллена, но потом решил, что лучше обойтись без слов, одними жестами. Все наготове, ничего не забыто.
Я даже пожалел, что мистера Бейкера нет в городе. Будут только Морфи, Гарри Роббит и Эдит Олден. Время было у меня рассчитано до долей секунды. Без пяти девять я поставлю метлу у входа. Дальше все репетировалось уже множество раз. Подвернуть полы фартука, подвесить гирю к цепочке в уборной, чтобы вода все время лилась. Всякий, кто войдет в лавку, услышит шум воды и сделает соответствующее заключение. Плащ, маска, коробка от торта, револьвер, перчатки. Как только начнет бить девять — перейти переулок, толкнуть дверь, надеть маску и войти в ту секунду, как загудит часовой механизм и Джой распахнет дверцу сейфа. Наставить револьвер, жестом приказать всем троим лечь на пол. Сопротивления не будет. Джой ведь говорил: деньги застрахованы, а он нет. Взять деньги, положить в коробку от торта, вернуться к себе, спустить в унитаз маску и перчатки, бросить револьвер в банку со смазочным маслом, повесить плащ. Фартук вниз, деньги в шляпную коробку, торт на место, метлу в руки, и когда поднимется шум — как ни в чем не бывало подметать тротуар у всех на глазах. Все за одну минуту и сорок секунд — рассчитано, выверено и проверено. Но, как ни тщательно я все обдумал и рассчитал, у меня немножко захватывало дух, когда я подметал лавку перед тем, как отпереть двойную уличную дверь. Фартук я надел вчерашний, мятый, чтобы не бросались в глаза новые сгибы.
